Гомель первым поставил спектакль о деменции. Большое интервью с режиссером

19.08.2021 3521

В Гомельском городском молодёжном театре под закрытие сезона представили новый спектакль «Папа» о дочери и её теряющем память отце. Почему «Папу» нужно обязательно посмотреть и кто в этой истории жертва, рассказывает режиссёр спектакля художественный руководитель театра Виталь Кравченко.

— Видели, в Сети уже появились первые отзывы зрителей. Кого-то спектакль заставил вновь прожить болезненные моменты из прошлого. А для вас в таком выборе пьесы для постановки есть что-то личное?

— Не в прямом смысле. Никто из близких родственников, слава богу, не страдает и не страдал потерей памяти. Но какие-то глубинные детские комплексы, касающиеся семьи, безусловно, получили в нём выход. В процессе репетиций я понял, что этой постановкой словно закрываю некий гештальт. Моим дипломным проектом был «Братья и Лиза» о сложных отношениях братьев, в «Королеве красоты» звучит тема матери, а здесь — папа. Не могу пока до конца разобраться и ответить даже себе — почему так? Это своеобразная исповедь, скорее всего.

Виталь Кравченко

Тема человеческого выбора всегда глубоко меня волновала. Смотрите, в «Королеве красоты» дочь оказывается перед сложным моральным вопросом: жить собственной жизнью или заботиться о матери. Она выбирает второе, и в итоге всё заканчивается трагедией.

В «Папе» выбор снова делает дочь. В спектакле я даже выделил это, заострил. Пьеса заканчивается сценой, где Андрэ сидит в своей палате и разговаривает с медсестрой. Мне же хотелось, чтобы точку поставила именно дочь. Поэтому я сочинил свой финал, не переписывая и не дописывая автора. Не буду сейчас раскрывать подробности, чтобы не разрушать интригу для тех, кто ещё не видел спектакль. Скажу только, финальная сцена очень тяжёлая, она немая, без слов, но это и создаёт очень мощное напряжение.

У меня были сомнения, как «Папу» примет зритель. Захочется ли тем, кто сталкивался в жизни с той же ситуацией, что и герои спектакля, заново переживать вместе с ними всё это? А тем, кто не сталкивался, тема может показаться какой-то далёкой. Но в зале увидел неравнодушие, и отлегло. Значит, всё-таки мы попали в цель.

На одном из показов женщину вывели из зала заплаканную, ей стало плохо. Потом она сказала: «Я наконец-то всё осознала!» Думал, не вернётся после антракта в зрительный зал, потому что половину первого акта просидела в слезах в фойе. Но она вернулась.

Говорить о больных Альцгеймером, которые медленно впадают в беспамятство, неудобно, страшно, болезненно. Но нужно! Хотелось бы, чтобы люди, которые столкнулись с проблемой, нашли в себе силы прийти в театр и понять, что они не одиноки. Мне кажется, очень важно даже просто понимать, что о твоей проблеме знают и другие, что ты не один такой.

— Мне вообще сложно представить, что происходит с больными деменцией в нашей стране. Кажется, родственники остаются с проблемой наедине, о ней мало говорят, помощи ждать неоткуда… Только периодически видишь в интернете очередную листовку о пропавшем дедушке, ушедшем из дома и забывшем дорогу обратно.

— Конечно, у «Папы» помимо морально-этического мощный социальный контекст. Но у нас не больница, а театр. Мы поднимаем проблему и пытаемся побудить зрителя к размышлениям, а может, и действиям. Но готовых ответов не даём.

Вот, например, человека волнует, а что скажет общество, друзья, соседи, если я сдам маму в этот дом престарелых. В спектакле возлюбленный дочери Пьер настаивает на том, что её отца надо поместить в специальное учреждение, и он абсолютно прав. Со стороны он видит наилучший выход из ситуации, который Анна принимать не хочет. Хотя это избавит от мучений и её, и отца. Ведь она уже просто не справляется! Но после премьеры нашлись те, кто сказал: «Слушайте, какая же этот Пьер сволочь!» То есть для них вполне очевидно, что так поступать нельзя. И у каждого своя правда.

— Какой получился у вас главный герой, Андрэ? В пьесе он выглядит эгоистичным, мелочным, капризным. Мне показалось, дело не только в болезни, просто характер такой. Местами он вообще не вызывает сочувствия, если честно.

— Для меня Андрэ потерянный. Он живёт в пространстве, где постоянно переплетаются реальность и созданный его больным сознанием мир. Но он для него так же реален. Отец не осознаёт, не чувствует себя больным. Ему кажется, что это люди вокруг что-то постоянно замышляют, дурачат его, воруют любимые вещи. Отсюда и подозрительность, и такое невыносимое поведение. Все эти, как вы говорите, черты характера, они присущи больным деменцией. Это факт.

Опять же, в спектакле я делаю акцент на этой особенности поведения героя. Если в пьесе медсестра, с которой общается Андрэ, добрая, мягкая, улыбчивая, то у меня это, знаете, такая злая тётка. Ведь для больного деменцией границы восприятия условны. Та же медсестра может казаться ему доброй и милой, а через три минуты — монстром, который готов его убить. Как и все, кто его окружает.

Постоянная дезориентация измучивает человека, сводит с ума. Именно поэтому в Европе, насколько мне известно, в специальных домах для таких больных палаты обустраивают точно так же, как и комнаты, в которых они жили дома.

— То есть деменция — это про хаос внутри и снаружи, в который ввергаются все сопричастные? И спектакль, в общем-то, об этом? О пустоте. Вот есть человек, живёт, ходит, разговаривает, но на самом деле его уже нет. Ведь он никого и ничего не помнит.

— Что касается памяти, есть интересное сравнение её с циферблатом часов. Мы движемся по кругу и в итоге приходим к нулевой точке, с которой всё начиналось, то есть, чем старше становимся, тем больше начинаем напоминать детей. И речь не только о больных деменцией. У всех нас в старости память уже не та, события путаются, появляются ложные воспоминания, человек может отлично помнить то, что случилось десять лет назад, но забывать, что ел на завтрак. Об этом надо знать, помнить и быть снисходительнее к старикам: бабушкам, дедушкам, престарелым родителям, к их капризам. Ведь и мы, возможно, когда-нибудь окажемся на их месте.

— Да, но ухаживать за детьми, согласитесь, приятнее. Им многое легче прощать. А когда твоя бабушка или мама становится для тебя ребёнком, всё будто переворачивается с ног на голову.

— У детей есть перспектива. Они накапливают информацию, развиваются, растут. Ухаживая за ними, помогая, наблюдая, обучая, мы видим отдачу и плоды этого труда. А когда взрослый превращается в ребёнка, он уже всё растерял, перспективы нет, ты не наполнишь его информацией и опытом, ты просто изливаешь свою заботу, моральные силы в пустоту. Ведь близкий человек при болезни Альцгеймера зачастую тебя даже не узнаёт. Это конец, но сколько продлится такое беспамятное существование — год или десять лет? От осознания всего этого наступает бессилие.

— А как бы вы поступили на месте дочери? Наверняка же примеряли на себя всех героев пьесы.

— Я где-то согласен с Пьером, который настаивает, что Андрэ надо поместить в больницу. Умом. Сердцем я, наверное, как и дочь, не хотел бы этого принимать. Поместил бы отца в специальное учреждение? Наверное, да. Но точно так же, как и она, стучался бы потом в закрытую дверь.

Пока не окажешься в ситуации, никогда не предугадаешь, как себя поведёшь.

Опять же, когда родственники отдают своих теряющих память отцов, бабушек в специальный дом престарелых и потом не навещают месяцами, можно ли говорить, что они забыли о них? Возможно, они страдают в разы сильнее, чем те, кто навещает своих, им невыносимо видеть человека в состоянии, когда от него в буквальном смысле осталась только физическая оболочка. Так можно ли здесь вешать ярлыки, осуждать, говорить, что они чёрствые, корыстные, плохие?

— Как думаете, первые зрители прочли весь этот смысл во время спектакля? Представили себя на месте отца и дочери? Сопереживали?

— На премьере я заметил, как одна девушка в первых рядах всё время ёрзала. Не потому, что спектакль плохой. Ей хотелось, чтобы спектакль скорее закончился, настолько невыносимо было следить за муками героев, особенно в финале. Уверяю вас, это требует неимоверных эмоциональных затрат. Но в то же время и даёт возможность выплеснуть накопленное, очиститься.

Лично меня «Папа» буквально опустошил, не могу поднять со дна себя ни одной мысли, чувства, эмоции, настолько всё отдано спектаклю. Мне кажется, и из актёров я выжал все силы. А может, и не я, а сам материл, тема. И очень надеюсь, что зрители это прочувствовали, получили наш эмоциональный посыл.

Спектакль закончился, а зал просто сидел в тишине. Погружение было настолько сильным, что люди даже не захлопали. А когда, наконец, прорвало, очень долго не отпускали актёров со сцены.

— На ваш взгляд, какая самая трогательная, значимая сцена в спектакле?

— Наверное, это момент, из-за которого я и решился этот спектакль ставить. Момент, когда дочь приходит прощаться с отцом. Выбор сделан, и ей теперь с этим выбором жить.