Гомель в годы оккупации. Новые факты о злодеяниях нацистов

17.02.2022 4033

Открытая во дворце Румянцевых и Паскевичей выставка «Прощайте, люди…» стала поводом снова рассказать о зверствах нацистов в годы Великой Отечественной войны.

В школьных учебниках по истории Великой Отечественной войны всегда не хватало примеров «с соседней улицы». Их приходилось добирать из художественной литературы и фильмов, а кому повезёт — из рассказов воевавших родственников. Со временем слова «оккупация», «геноцид» и «холокост» стали затвердевать со всем остальным прошлым в своих книжных определениях. И уже мало кого удивляет, что сопроводительные иллюстрации часто не соответствуют описываемым событиям, они обязательно о другом городе, а то и другой стране.

На эту проблему обратили внимание в областной прокуратуре, музее Гомельского дворцово-паркового ансамбля, государственных архивах Гомельской области. В апреле прошлого года Генеральная прокуратура возбудила уголовное дело по факту геноцида белорусского народа. В ходе расследований и раскопок, проводившихся в том числе и в Гомеле, обнаружились материалы, поразившие даже опытных историков. Их, как и некоторые фотографии и документы из музейного и архивных фондов, а также частных коллекций сегодня впервые показывают на выставке «Прощайте, люди…». О том, как Гомель пережил 829 дней оккупации, беседуем с куратором выставки историком Юрием Панковым.

С кем прощался автор цитаты

— Вся редакция обратила внимание на вашу афишу. Обычно, когда речь о геноциде, только текст — название выставки, дата, адрес. Экспонаты, видимо, остерегаются показывать. А здесь даже не пришлось.

— Это надо сказать спасибо Татьяне Стасевой из художественного отдела. Задача была показать советских граждан у противотанкового рва перед расстрелом, причём и детей, и стариков. Для этого Татьяна взяла реальные фотографии, «сняла» силуэты и «расставила» их на афише. Деревья тоже отрисованы вручную.

Когда материалы для афиши скачаны из интернета, это рассеивает внимание. Потенциальный посетитель на них реагирует как «где-то я это уже видел». Думает, тоже мне выставка — и теряет интерес. Поскольку наш замысел — рассказать об оккупации не где-то в Беларуси, а в Гомеле, о еврейских гетто на месте современных районов, о расстрелах вдоль главных магистралей города, афиша тоже должна была быть оригинальной.

— А в название выставки, судя по всему, вынесена чья-то цитата?

— Да. В оригинале звучит так: «Прощайте, люди — расстрел». Эту фразу мы нашли в материалах Чрезвычайной комиссии по расследованию злодеяний нацистов в Гомеле. Об авторе известно только, что он работал на паровозоремонтном заводе, где его и арестовали. На том коротком отрезке, когда его везли на казнь, он и выкрикнул эту фразу. Прохожие, выстроившиеся вдоль дороги, её услышали, запомнили и несколько лет спустя сообщили Чрезвычайной комиссии.

Последнюю часть цитаты мы не включили в название выставки: в оккупированном Гомеле люди гибли не только на расстрелах. Их пытали, морили голодом, держали в антисанитарных условиях, вешали, сжигали, взрывали и творили другие бесчинства. Мы не хотели ограничивать тематику выставки одним расстрелом — это было бы слишком снисходительно по отношению к нацистам. Здесь имел место настоящий геноцид.

— А как определить разницу между геноцидом и террором? Евреев — да, сгоняли в гетто, уничтожали по расовому признаку. О славянском населении чаще говорят, что оно подвергалось террору.

— Определение термина «геноцид» было дано в Конвенции о предупреждении преступления геноцида и наказании за него. Под геноцидом понимаются определенные действия, совершаемые с намерением уничтожить, полностью или частично, какую-либо национальную, этническую, расовую или религиозную группу как таковую. Среди таких действий подразумевается не только убийство, но также причинение серьёзных телесных повреждений, предумышленное создание для какой-либо группы таких жизненных условий, которые рассчитаны на полное или частичное физическое уничтожение.

Террор — это скорее устрашение путём физического насилия либо угроза расправы по каким-либо мотивам. Публичное повешение на Рыночной площади можно назвать актом террора, то есть устрашения мирного населения. А целенаправленные запланированные массовые убийства, простите, это уже не террор.

Стоит понимать, что в годы нацистской оккупации Германия воплощала планы как полного, так и частичного уничтожения людей. Еврейский народ массово убивали только за то, что они евреи, в то время как из представителей иных народов Советского Союза, в том числе и славянских, могли создаваться добровольческие формирования, участвовавшие в карательных акциях против своих сограждан. С одной стороны, был полный геноцид, с другой — частичный. Новейшие разработки историков доказывают, что у Германии были планы по частичному истреблению и славянского населения на территории СССР.

Часто слышу, что нацисты сожгли белорусскую, украинскую, русскую деревню за то, что партизаны убили немецкого офицера. Мол, это террор, месть, но не геноцид. Тогда хочется попросить привести аналогичные примеры из французской, бельгийской, голландской, датской истории Второй мировой войны. В этих странах тоже были оккупация и движения сопротивления. Сколько деревень сожгли там за убитого немецкого офицера? Вопрос, скорее, риторический.

Что сделали с гомельским гетто

— Известно, что еврейские гетто в Гомеле просуществовали совсем недолго. В столицах вроде Минска и Варшавы это были маленькие города, а у нас?

— В Гомеле было создано четыре гетто — одно в Новобелице и три в Советском районе: в Монастырьке, на улицах Новолюбенской и Быховской.

Первоначально евреев собрали в городском управлении (сейчас — здание педагогического колледжа им. Выготского), указали носить жёлтые нашивки и отправили в гетто. Из-за скученности, антисанитарии, проблем с продовольствием и регулярных мародёрских налётов жители гетто массово гибли. И если в Минске или Варшаве евреи работали на предприятиях, то есть задействовались в экономике Третьего рейха, могли выстроить некое подобие внутреннего быта, здесь в этом смысла не увидели. Несколькими месяцами позже, в начале ноября 1941 года, гомельские гетто ликвидировали: одних отвезли в тюрьму, других — в концентрационный лагерь, но всех в результате убили. Евреев в городе не осталось.

Геноцид, хоть и частичный, продолжился, но теперь против советских граждан. Важно отметить, что эти события не совсем тождественны.

— По какому принципу одних узников направляли в тюрьму, а других — в концентрационный лагерь? И сколько таких учреждений было на территории Гомеля?

— Один из опрошенных Чрезвычайной комиссией свидетелей назвал одиннадцать карательных органов, действовавших на территории Гомеля в период оккупации. Самыми страшными были ГФП — тайная полевая полиция и СД — служба безопасности, делившие между собой городскую тюрьму.

ГФП располагалась по улице Плеханова, 36 в здании бывшего детского сада. Здесь обычно пытали советских разведчиков, диверсантов, коммунистов и других «политических», после чего расстреливали жертв в огороде, примыкавшем к саду.

Служба безопасности пленных пытала, но не расстреливала. Измученных узников затем определяли в тюрьму или концентрационный лагерь напротив. Советская аэросъёмка 1937 года запечатлела оба этих здания. Раньше городская тюрьма принадлежала НКВД, после оккупации её заняли немцы. Один корпус отдали ГФП, второй — СД, третий — полевой жандармерии, четвёртый приспособили под гауптвахту для полицейских.

Адреса погибших на карте Гомеля

— То есть карантинных лагерей в Гомеле не было? Жителей расстреливали, не покидая его пределов?

— Пересыльные лагеря были, но предназначались в основном для советских военнопленных. Для мирных жителей были концентрационные лагеря по ул. Советской и в д. Кобылянка Гомельского района. Ближе к освобождению города, во время принудительной эвакуации гражданского населения, также для них создавались пересыльные лагеря.

В Гомеле было несколько лагерей для военнопленных, но самый известный — Дулаг-121. Он находился на территории бывших военных казарм. Сегодня там фабрики «Труд» и «8 марта».

Пленные в Дулаге-121 содержались в ужаснейших условиях, многие гибли. Значительная часть смертей, пришедшихся на сентябрь 1941-го — январь 1942 года — это погибшие от голода, болезней и мороза узники лагеря. Многие прибывали с фронта ранеными и больными и доживали здесь последние часы. На всех мест в бараках не хватало: люди оставались на улице посреди зимней стужи, замерзали и засыпали.

Сохранился отчёт немецкого офицера по фамилии Маршалл, инспектировавшего лагеря военнопленных на территории Советского Союза. В декабре 1941 года он приехал с комиссией в Гомель и зафиксировал в своём отчёте, что в Дулаге (тогда ещё №220) содержится 12857 военнопленных, из них 2-3 тыс. — «кандидаты на смерть». Каждый день, сообщал Маршалл, в лагере умирает порядка 400 человек. Оснований не доверять официальному немецкому документу у историков нет.

Более-менее здоровых пленных заставляли работать на гомельских предприятиях, обслуживая нужды рейха. Узники помогали друг другу, обменивались личными вещами, даже наладили подобие внутренней торговли: расставляли между бараками лавки и приносили, кто что сможет. В основном, конечно, одежду и личные вещи соседей, умерших накануне.

Дулаг-121 был распределительным лагерем — одних пленных привозили, других забирали. Для этапирования заключённых использовались открытые полувагоны или закрытые товарные. Ни то, ни другое, разумеется, не приспособлено для перевозки людей, тем более в таких количествах. Поезд ехал несколько суток. За это время из-за скученности и антисанитарии состав охватывала новая эпидемия. На очередной станции двери вагона открывались — и высыпались трупы. Хоронить их было некому и некогда: оставляли так, прямо у железной дороги. Есть фотографии, сделанные в районе сортировочной станции Гомель, где рядом с рельсами лежат трупы советских военнопленных.

Умерших в Гомеле военнопленных хоронили во рву стрелкового тира на территории самого лагеря — это было проще всего. Остальных сбрасывали в противотанковый ров на 201-м километре железнодорожной линии Гомель — Жлобин и возле клинкерного завода. Сегодня это территория Троллейбусного парка №1. Когда место заканчивалось, трупы отвозили к элеватору и в деревню Прудок, а также сжигали в специально оборудованных крематориях.

Откуда взялись снимки гомельских расстрелов

— А где расстреливали узников городской тюрьмы? В лесах?

— В том числе. До 1943 года их увозили в Лещинский лес у Речицкого шоссе. Впоследствии этот участок вырубили, а парк Фестивальный засадили позже. Вот фотография, на которой запечатлён процесс расстрела в Лещинском лесу. Я обменял её у одного коллекционера, а тот купил на немецком аукционе. На обороте фотографии написано по-немецки: «Лесной лагерь возле Гомеля, 1941 год». Фашисты имели обыкновение переименовывать улицы и объекты в оккупированных городах. В «лесной лагерь» была переименована военная часть в Советском районе, где сегодня размещаются внутренние войска и МЧС. То есть это как раз район Лещинца.

— Как вы объясняете происхождение таких фотографий? Это вид отчётности для немецкого начальства или что?

— Нет, это любительские снимки. По качеству видно, что техника непрофессиональная. Немцы их делали для себя, вроде как на память. Могли отправить родственникам в Германию. Но была и профессиональная фотосъёмка.

— Возможно, это болезненное любопытство, но я спрошу. Как можно фотографировать людей, стоящих со связанными руками над братской могилой?

— Для немцев не существовало этических и моральных рамок. Кроме того, расстрелами обычно занимались не рядовые солдаты и офицеры, а специально отобранные руководством люди. В основном психически нездоровые, уголовники и коллаборанты, то есть те, для кого это безболезненный процесс. Понимаете, даже среди нацистов не каждый сможет пустить пулю в ребёнка. Тут нужно, чтобы с головой было не в порядке. Некоторые такие исполнители детей убивали с особой жестокостью. В том же Лещинском лесничестве были найдены могилы, куда родители упали замертво, а детей закопали живыми.

С сентября 1943 года людей перестали вывозить на расстрелы за город и убивали прямо в тюрьме. Нужно было как можно быстрее замести следы перед возвращением советских солдат и ликвидировать тюрьму. После войны только за один день работы Чрезвычайная комиссия находила сотню трупов.

Почему Гомель считался конвейером смерти

— За что можно было попасть в немецкую тюрьму?

— Официальное обвинение предъявляли не всегда. Часто немцы всего лишь искали повод, чтобы уничтожить очередную сотню людей. Вот, например, сотрудники паровозоремонтного завода. Тогда арестовали и расстреляли всю ночную смену, около 200 человек. С ними работал провокатор. Предложил сдать деньги в фонд поддержки Красной Армии — те и поверили. Ну, этот предатель доложил начальству, смену забрали, несколько часов пытали и убили.

На том же заводе работал пионер по фамилии Кучерявый. Ну, как работал — выполнял поручения взрослых, что ему по силам. Его сначала забрали в тюрьму, потом выкинули оттуда, и он бежал к партизанам. В Костюковке его снова задержали, увезли в Добрушский район и там расстреляли. Но мальчик выбрался из ямы и пережил войну. Эта и многие другие истории не вошли в материалы выставки — к сожалению, нечем проиллюстрировать. Для нас главным критерием отбора было наличие документов и фотографий: нужно не просто рассказать, а показать.

Но узников действительно уничтожали тысячами. Сюда свозили людей не только из окрестностей города, но из Черниговской, Брянской, Орловской, Смоленской областей. Такое ощущение, что Гомель был конвейером смерти. Сотни мирных жителей погибли при эвакуации населения накануне освобождения города. Тех, кто мешкался и не хотел покидать дом, убивали на месте. За день до прихода Красной Армии эвакуированных жителей — детей, женщин, стариков — собрали в концентрационном лагере на Будённого (сейчас — Барыкина) и взорвали. Из-за руин доносился плач ребёнка: «Мамочка, папочка, спасите!» — так, по словам выживших, он кричал.

— Как вам удалось сохранить психическую устойчивость, работая над выставкой? Не у каждого нервов хватит каждый день читать такие вещи.

— За годы работы с такими материалами вырабатывается иммунитет. Понимаешь, что твою работу за тебя никто не сделает, и продолжаешь поиски — это ведь важное и нужное дело, даже необходимое.

Хотя историей оккупированного Гомеля я интересуюсь ещё со студенческих времён, на подготовку выставки нам отвели относительно немного времени. Утром приходишь на работу, погружаешься в тему и работаешь, не отрываясь. Поднимаешь голову — уже темно и пора домой. И так каждый день. Если экспозиция заинтересует школьников, молодёжь — значит, всё было не зря.