Помимо того, что Екатерина Кирилловна является доктором исторических наук, заведует кафедрой истории и культуры Японии в Институте стран Азии и Африки МГУ имени Ломоносова, она ещё приходится приёмной дочерью легендарному военному журналисту, поэту и прозаику Константину Симонову. Родным её отцом был рано ушедший из жизни фронтовой поэт Семён Гудзенко.
Екатерина Симонова-Гудзенко прочла студентам Гомельского государственного университета имени Ф. Скорины лекцию по японской истории и искусству. А также рассказала о фронтовых поэтах Константине Симонове и Семёне Гудзенко.
— Как получилось, что в семье советского литератора появился человек, всего себя отдавший изучению далёкой и малопонятной многим Японии?
— Где-то в девятом классе передо мной, как и перед каждым молодым человеком, встал вопрос: какую стезю во взрослой жизни избрать? Точные науки отпали сразу, это не про меня. Чертить тоже не умела. По биологии однажды даже «кол» на всю страницу стоял — какую-то инфузорию вверх ногами нарисовала. Взяла я справочник для поступающих в вузы и стала смотреть, что мне подходит. На филологию идти нельзя, при таких-то двух папах. В искусство тоже, ведь мама была крупным искусствоведом в СССР.
Остаются языки. Французский и английский я к тому времени знала достаточно хорошо, поэтому решила поступать на восточные. Пришла к папе (Константину Симонову) и заявила, что буду поступать в институт восточных языков. Тем более что именно его окончил мой сводный брат Алексей. Папа в принципе согласился, но предупредил, чтобы не вздумала поступать на отделение языков стран Ближнего Востока. Был убеждён, что женщине там делать нечего.
Оставалось выбрать между китайским и японским. Поскольку папа в 1946 году был в Японии, даже жил там продолжительное время, а культура и история Страны восходящего солнца произвели на него глубочайшее впечатление, он, разумеется, посоветовал мне присмотреться именно к этой стране. Все летние каникулы я читала книги по японской истории, переведённые на русский стихи японских поэтов и вскоре убедилась, что папа был прав: Япония — это безумно интересно!
С первого раза поступить не удалось. Экзамены сдала достаточно успешно, но не настолько, чтобы получить право выбирать страну и язык, который впоследствии предстояло изучать. Для этого нужно было получить все пятёрки. Мне настойчиво советовали выбрать что-то другое, а я не менее настойчиво стояла на своём.
В итоге забрала документы и не без папиного содействия устроилась курьером в фоторедакцию знаменитого агентства печати «Новости». Которое в 1961 году пришло на смену не менее знаменитому «Совинформбюро». Безусловно, год работы там мне многое дал в смысле жизненного опыта. Во всяком случае, стала разбираться в редакционной «кухне».
Был момент, что даже сомневаться начала: стоит ли пытаться вновь поступать или попробовать овладеть профессией оператора? Но всё же устояла перед искушением и успешно поступила туда, куда хотела. О чём ни разу в жизни не пожалела.
— А в Японии знают творчество Константина Симонова?
— Трудно сказать… Особенно принимая во внимание тот печальный факт, что и в России- то о нём многие представления не имеют. Старшее поколение японцев, безусловно, знакомо с его прозой. У меня дома есть книга «Дни и ночи», переведённая на японский ещё в 40-50-х годах прошлого века. Знаю, что позже в Японии издавалась симоновская «Живые и мёртвые». А вот стихов отца японцы, если специально не интересуются, не знают. Очень трудно сделать хороший литературный перевод с русского.
— Сами не пробовали этим заняться?
— Ни в коем случае! Моя бабушка, мама Семёна Гудзенко, воспитала двух сыновей. Один из них стал знаменитым художником, второй поэтом. У неё были свои методики воспитания, согласно которым девочки должны уметь шить, вязать, готовить. Меня она всему этому учила. А ещё бабушка была убеждена, что я должна уметь писать стихи. До сих пор это одно из «кошмарных» воспоминаний детства. Бабушка усаживает за стол и терпеливо ждёт, когда из-под моего пера выйдут нетленные строки. Увы, так и не дождалась.
К тому же каждый должен заниматься своим делом. И если мой японский, мягко говоря, далёк от литературного, он больше прикладной, позволяющий общаться и писать научные статьи в строго определённой области знаний, зачем я буду лезть в поэзию?
— Екатерина Кирилловна, оба ваших отца — и приёмный Симонов, и родной Гудзенко — замечательные поэты-фронтовики. Но если любой мало-мальски образованный человек с ходу назовёт автора «Жди меня», то мало кто вспомнит фамилию человека, написавшего бессмертное «Нас не надо жалеть…».
— И то не полностью. Ведь в фильме «Цыган» песня на эти стихи исполняется в усечённом варианте. Само же стихотворение и по объёму больше, и по драматургии глубже.
— Так может, настало время вернуть Семёну Гудзенко незаслуженно забытую славу? Тем более что таких пронзительных и откровенных стихов о войне, о том, что чувствует и переживает рядовой солдат, встретишь немного.
— Хотите знать правду? Вот уже четыре года я безрезультатно бьюсь, стуча во все инстанции, чтобы был издан сборник стихов Семёна Гудзенко. Буквально месяц назад получила очередной отказ. Притом что последний раз его стихи издавались в 1986 году, ещё в СССР. Стоит ли после удивляться, что из всего его богатейшего наследия более-менее на слуху только названное вами «Моё поколение» и «Перед атакой».
Стихи замечательные, плохо только, что кочуют они из сборника в сборник. А кто знает «На снегу белизны госпитальной»? Фронтовики рыдали, когда слышали эти пронзительные строки, я видела это собственными глазами. Убеждена, издание сборника стихов поэтов-фронтовиков, не только Семёна Гудзенко или Константина Симонова, стало бы лучшим памятником поколению, пережившему весь ужас той войны. И победившему в ней.
Я вообще против помпезных памятников тем страшным событиям. Это у меня от папы. Мало кто знает, но ещё во второй половине 60-х годов Симонов резко высказывался в прессе против известной всем скульптуры Вучетича «Родина- мать» на Мамаевом кургане. Как-то так вышло, что своим мечом она грозит почему-то России. Памятник просто громадный, фронтовики его не любят.
Так вот, Симонов считал, что лучшим памятником погибшим было бы сохранение старой, участвовавшей в боях техники: танков, самоходных артиллерийских орудий, катюш. Возле которых устанавливались бы мемориальные доски с именами павших солдат Великой Отечественной.
— Поэтому ваш отец и завещал развеять свой прах над близким его сердцу Буйничским полем под Могилёвом? Кстати, что это за история, почти детективная?
— Когда папа умер, это стало событием государственного масштаба. Поэтому о порядке похорон с членами семьи никто не советовался. Более того, сразу же в «Правде» было объявлено, что Константин Симонов будет похоронен на Новодевичьем кладбище. Но Симонов-то завещал совсем другое! Мама знала, что официально сделать так, как просил в завещании папа, нам не дадут. Тем более что незадолго до этого скончался Георгий Константинович Жуков. Перед смертью он просил похоронить себя в родной деревне, рядом с матерью. Но партия и правительство решили иначе, и, несмотря на протесты родных, маршал Советского Союза упокоился в некрополе у Кремлёвской стены.
Поэтому мама решила, как Ленин когда-то, идти другим путём. Папин юрист, который умел делать буквально всё, через несколько дней после смерти сумел каким-то образом получить на руки урну с прахом отца. На следующий день на двух машинах мы рано утром выехали из Москвы. До Смоленска нас сопровождал эскорт из чёрных «Волг». В Смоленске они отстали.
Мама как дочь генерала очень хорошо всё просчитала и пригласила на Буйничское поле местного военкома поучаствовать в траурном мероприятии. К этому предложению офицер отнёсся с должной торжественностью и серьёзностью. Только когда понял, что мероприятие, мягко говоря, не санкционировано сверху, чуть в обморок не упал. К счастью, всё обошлось.
По возвращении в Москву мама отправилась в ЦК партии и сообщила товарищу Зимянину, что воля Константина Симонова исполнена. Тому ничего не оставалось, как махнуть рукой и дать команду переделать официальное сообщение.
— Не так давно были опубликованы фронтовые письма Симонова к родным, в первую очередь, к матери. Легко ли было решиться на такой шаг, всё-таки речь идёт о сокровенном?
— Когда папа писал «Сто суток войны» о первом, самом трудном годе, он использовал замечательный придуманный им самим способ. Симонов брал записи, сделанные им в те далёкие дни, но комментировал их с позиций дня сегодняшнего. На тот момент, разумеется. Это позволяло ему переосмысливать то, что тогда происходило, взглянуть на события как бы со стороны.
Поэтому он и написал строки, идущие от сердца и разума: «Сталин несёт ответственность не просто за тот факт, что он с непостижимым упорством не желал считаться с важнейшими донесениями разведчиков. Главная его вина перед страной в том, что он создал гибельную атмосферу, когда десятки вполне компетентных людей, располагавших неопровержимыми документальными данными, не располагали возможностью доказать главе государства масштаб опасности. И не располагали правами для того, чтобы принять достаточные меры к её предотвращению».
Изменить своё отношение к некогда обожаемому вождю Симонову во многом помогли именно те военные документы, дотошно изученные и осмысленные спустя десятилетия. Но к этому, в отличие от многих, кто «прозрел» по решению партии, он пришёл сам. Шёл долго и мучительно, даже поплатился должностью в Союзе писателей за недостаточную критику вчерашнего кумира миллионов.
Его фронтовые письма — это тоже документальные свидетельства о войне. Изучение которых, надеюсь, поможет многим получить живое представление о том, чем жили люди в те годы, о чём мечтали, что помогло им выстоять и в итоге победить.
— Екатерина Кирилловна, интервью с дочерью великих поэтов без стихов словно сало без хлеба. Если не трудно, прочтите для наших читателей что-нибудь из Гудзенко. Малоизвестное.
— С удовольствием. Эти строки написаны в 1945 году и очень точно передают ту заслуженную гордость за свой честный ратный труд, которую испытывали в майские дни 45-го солдаты-победители. И которой нам сегодня, увы, очень не хватает.
Я был пехотой в поле чистом,
В грязи окопной и в огне.
Я стал армейским
журналистом
В последний год
на той войне.
Но если снова воевать…
Таков уже закон:
Пускай меня пошлют опять
В стрелковый батальон.
Быть под началом
у старшин
Хотя бы треть пути…
Потом могу я с тех вершин
В поэзию сойти.
Автор: Александр Евсеенко. Фото: Мария Амелина
Подпишитесь на наш канал в Яндекс.ДзенБольше интересных новостей - в нашем Telegram