Во Дворце Румянцевых и Паскевичей открылась народная выставка, посвящённая 100-летию Октябрьской революции. Крупнейшему в ХХ веке событию, которое повлияло на весь дальнейший ход мировой истории. Первый выставочный зал называется «Октябрь. Люди и судьбы». Здесь можно узнать о том, что происходило в провинциальном Гомеле с 1917 по 1924 год. Среди экспонатов есть фотографии Ивана Ланге, Сергея Бочкина, Семёна Комиссарова, Бориса Ауэрбаха, Николая Билецкого. Людей, чьи имена носят улицы нашего города. О том, что послужило поводом для увековечивания их памяти, наша беседа с заведующей историко-краеведческим отделом Гомельского дворцово-паркового ансамбля Анной Кузьмич.
— Анна Васильевна, что представлял собой Гомель в те времена и как тогдашние гомельчане восприняли известие о переходе власти в стране в руки большевиков?
— Довольно безразлично. В течение двух дней после взятия Зимнего дворца ни одна из гомельских газет не опубликовала эту новость. Хотя известие о том, что власть в Петрограде перешла в руки большевиков, пришло в Гомель уже ночью 26 октября (старый стиль) по железнодорожному телеграфу. Многие просто не верили, что новые хозяева пришли всерьёз и надолго. В этом отношении Гомель, кстати, совсем не исключение. В воспоминаниях очевидцев тех событий чётко прослеживается мысль: Октябрьскую революцию (или переворот) как эпохальное событие первое время не воспринимали даже сами большевики. Не говоря уже о рядовых гражданах необъятной страны. Ведь основные события происходили поначалу только в крупных городах, таких как Петроград и Москва. В других местах просто наблюдали, чем всё это закончится.
Гомель в тот период не был крупным промышленным центром, который мог похвастаться сплочёнными рядами пролетариев. Основной, как известно, опорой коммунистов. Большевики здесь пользовались авторитетом только у рабочих крупных предприятий, вроде железнодорожных мастерских, да распропагандированных и не желающих воевать солдат. Последних в городе было с избытком — являясь важным железнодорожным узлом, Гомель был и крупным пересыльным пунктом.
Больше половины местных жителей составляли евреи. У них гораздо большим авторитетом пользовались меньшевики, эсеры и бундовцы. Так что политические схватки в Гомеле бывали жаркие. Город буквально раздирали на части сторонники различных политических течений. Не способствовала установлению твёрдого порядка и неопределённость с административно-территориальным подчинением Гомеля. Например, в 1918 году в период немецкой оккупации, продлившейся около года, город официально входил в состав Украинской народной республики. Сделано это было правительством УНР при поддержке немецких оккупационных властей. В Гомеле был назначен украинский комендант, а руководство железнодорожным узлом и промышленными предприятиями осуществлялось из Киева.
При этом Советская Россия считала Гомель и прилегающие территории своей неотъемлемой частью. И рассматривала Гомельщину как своеобразные ворота в Украину, через которые Красная армия могла вступить на земли наших южных соседей.
Кстати, большинство горожан тоже продолжали считать себя подданными России. Что не помешало в мае 1918 года сформировать делегацию гомельчан, которая посетила Народный секретариат объявленной 25 марта 1918 года БНР. Горожане просили помощи в организации в Гомеле белорусских школ и изучении белорусского языка в уже существующих.
И ещё один небезынтересный факт: в те годы местные гомельские власти, к каким бы политическим силам они не принадлежали, были одержимы идеей придания Гомелю статуса губернского центра. До этого, повторюсь, город считался центром уезда то в составе Могилёвской, то Черниговской, а одно время даже Брянской губерний. Между прочим, в марте 1919 года тогдашние гомельские коммунистические власти фактически прозевали начало Стрекопытовского мятежа, посчитав его стихийной вспышкой несознательности отдельных красноармейцев. Во многом в этом виноваты именно аппаратные, как сказали бы сейчас, игры.
Отказавшиеся выгружаться из эшелонов в Калинковичах и следовать на фронт под Овруч солдаты 67-го полка с примкнувшими к ним остатками потрёпанного в боях 68-го движутся на Гомель, ими уже убит комиссар полка Михаил Сундуков. А лидеры недавно избранного гомельского исполкома на своём первом заседании заняты тем, что делят портфели да думают, как поскорее придать более высокий статус Гомелю.
— Что послужило причиной контрреволюционного мятежа?
— Поначалу он контрреволюционным не был. Мятежники вообще не выдвигали никаких политических требований, они просто не хотели больше воевать и требовали отправки домой. Ведь эти полки входили в состав Тульской бригады, были сформированы в 1918 году из местных крестьян. Которые уже проявляли недовольство введённой большевиками продразвёрсткой и тем, что их семьи так и не стали получать обещанный государством продпаёк за мобилизованных в Красную армию.
Вначале они дислоцировались в Бобруйске, но в связи с наступлением Петлюры были переброшены в Гомель. Здесь ситуация с продуктами питания была значительно лучше, чем в центральных областях России. Когда же их вместо казарм разместили по частным домам, солдаты, подверженные бытовому антисемитизму, но с таким концентрированным количеством евреев никогда не сталкивавшиеся, начали заниматься грабежами и мародёрством. Тогда это, правда, называлось экспроприацией. Недовольство в городе нарастало, и власти, опасаясь возможных погромов, посчитали за лучшее поскорее отправить неблагонадёжные части вон из города. Но на станции Словечно солдаты взбунтовались и с лозунгами позиций не занимать, а возвращаться домой, повернули обратно в Гомель. В Калинковичах они выбрали себе командира — бывшего штабс-капитана царской армии, а на тот момент завхоза полка Владимира Стрекопытова.
— Личность известная, но мало изученная.
— Многие исследователи считают, что лидером восставших Стрекопытов стал благодаря случаю. По крайней мере, очевидцы тех событий утверждали, что до их начала о Стрекопытове никто ничего не знал. Но тут есть нюанс: в 1918 году Владимир Стрекопытов был арестован тульским ЧК по обвинению в контрреволюционной пропаганде и около месяца провёл в тюрьме. Был выпущен под подписку о невыезде, но вместе с полком попал в Гомель. Возможно, понимал, что второй арест закончится для него расстрелом, и затаился. Проявился, лишь когда возникли подходящие, по его мнению, обстоятельства.
Как бы то ни было, но именно после того, как Стрекопытов возглавил восстание, оно приобрело ярко выраженную антисоветскую направленность. В принципе, у мятежников и выхода иного не было. В отличие от большинства солдат, Стрекопытов и окружавшие его военспецы из числа бывших царских офицеров прекрасно понимали, что после отказа занять боевые позиции ни о каком спокойном возвращении домой и речи быть не могло. Маховик красного террора к тому времени уже набрал сильные обороты, надеяться на какое-то снисхождение ревтрибунала дезертирам явно не приходилось. Пришлось, что называется, идти ва-банк.
Благо для того, чтобы вселить в своих подчинённых ненависть к коммунистам, особых усилий не требовалось. Ведь практически ничего из того, что сразу после Октябрьской революции декларировали большевики, в 1919 выполнено не было. Война не прекратилась, а лишь из империалистической превратилась в гражданскую. Землю крестьяне хоть и получили, но кормиться с неё практически не могли — продотряды выметали из домашних хозяйств всё подчистую. В стране царили разруха, голод и анархия. Так что нет ничего удивительного, что солдаты, поначалу не желавшие воевать с Петлюрой, не без энтузиазма повернули свои штыки против коммунистов. В ночь с 23 на 24 марта первые эшелоны с восставшими прибыли в Гомель.
— И как встретили мятежников гомельчане?
— На этот счёт свидетельства очевидцев расходятся в зависимости от того, кому они принадлежат. Например, дававшие впоследствии показания стрекопытовцы утверждали, что рабочие, железнодорожники и многие обыватели радостно восприняли известие о том, что большевистская власть в городе вот-вот падёт. Отчасти этому можно верить: слишком уже не по душе многим были порядки, которые за несколько месяцев после ухода немцев установили большевики. В первую очередь это касалось всесильного ЧК. Правда, поддерживая восставших, гомельчане не очень стремились пополнять их ряды, предпочитая записываться в отряды милиции или местной самообороны.
Но если взглянуть на процесс с другой стороны, то совсем не очевидно, что обыватели создавали вооружённые отряды с целью поддержки мятежников. Скорее, наоборот, для защиты от них. После того, как стрекопытовцы захватили местную тюрьму и вместе с политическими выпустили оттуда практически всех уголовников, в городе начались повальные грабежи и разбои. На это, кстати, впоследствии ссылались выжившие коммунары. Они утверждали, что население было крайне враждебно настроено в отношении восставших. Евреи чувствовали: если власть стрекопытовцев продлится более-менее длительный срок, то погромы будут неизбежны. Остальные жители занимали выжидательную позицию, привыкнув уже к частой, но недолгой смене власти в городе.
Справедливости ради надо отметить, руководство восстанием с первых дней всячески старалось пресечь беззакония. В своём самом первом приказе «командующий войсками» Стрекопытов под страхом строжайшей ответственности запрещал подчинённым всякие самочинные выступления.
— И кто же противостоял повстанцам, не дав им двинуться дальше на восток?
— Гомельские коммунары, в распоряжении которых находились интернациональная рота и отряд особого назначения. Всего около 300 бойцов при одном пулемёте и 150 винтовках различного образца. Не в силах противостоять мятежникам на улицах города, Гомельский уком РКП(б) решил занять оборону в здании гостиницы «Савой» (на месте нынешнего Старого универмага). Был создан военревком в составе пяти человек — Комиссарова, Билецкого, Ланге и Гуло. Возглавлял его Селиванов. Поначалу коммунары пробовали вести переговоры с солдатами и убедить их вернуться назад на боевые позиции. Однако успеха эти переговоры не принесли. Наоборот, на их фоне повстанцы предприняли первую попытку штурма «Савоя». Правда, это даже не штурм был, а скорее разведка боем. Оборонявшиеся её отбили, но после короткого боя некоторые стали дезертировать из гостиницы. В это время восставшие развернули артиллерию в разных районах города и утром 25 марта стали обстреливать «Савой» с трёх точек: со стороны реки, от вокзала и с перекрёстка улиц Румянцевской (ныне Советской) и Троицкой (ныне Крестьянской). К обеду третий этаж здания был разрушен и в рядах оборонявшихся возникла паника.
Здесь следует отметить, что в те времена убеждённых коммунистов были единицы, гораздо больше сочувствовавших. В нашей экспозиции можно увидеть оригиналы заявлений не только с просьбой принять в члены партии РКП(б), но и о выходе из неё. Тогда это было обычным явлением. Вот эти самые неубеждённые коммунисты и стали массово покидать здание «Савоя». Среди них оказался военком Алексей Маршин, который единственный решил не прятаться по чердакам и подвалам в ожидании развязки, а выбрался из города, добрался до станции Уза, где стояли красноармейские части, и сообщил о складывающейся в городе ситуации.
— А что, Троцкому об этом известно не было?
— Нет. Этим и примечателен Стрекопытовский мятеж. Восставшие впервые, наверное, в истории применили методы, которые мы потом назовём информационной войной. Они отправляли телеграммы за подписью председателя ЧК Ланге, благодаря чему неплохо знали обстановку вокруг Гомеля. В своих воззваниях, которых за несколько дней стрекопытовцы издали десятки, руководители восстания утверждали, что победа во всероссийском масштабе им обеспечена, большевики разбиты и бегут, а Россия объявлена Народной республикой. Они выдвигали лозунги «Вся власть Учредительному собранию!», «Сочетание частной и государственной инициативы в области торговли и промышленности, в зависимости от реальных требований хозяйственной жизни страны», «Железные законы об охране труда!», «Проведение в жизнь гражданских свобод» и другие. У нас на выставке есть документ, из которого видно, что свои обращения к солдатам и населению Стрекопытов подписывал как «командующий 1-й Армией Русской Республики».
У большевиков в Москве были все основания предполагать, что Стрекопытовский мятеж в Гомеле может иметь для них серьёзные последствия. Ведь недалеко от Гомеля в это время находились наступавшие части Петлюры и польские войска. Если бы они сумели объединиться, гомельское восстание вполне реально могло бы приобрести масштабы всероссийского.
— И тем не менее, обладая куда меньшими силами, гомельские коммунары стояли до последнего.
— Да, но не долго. Около четырёх часов дня 25 марта они поняли всю бесперспективность дальнейшего сопротивления и решили сдаться. К тому же мятежники обещали им не только жизнь, но и всех распустить по домам. Сегодня трудно сказать, была ли это военная хитрость, граничащая с откровенным обманом, или же Стрекопытов просто не учёл психологии разгорячённых боем своих подчинённых. Вполне возможно, что он действительно не желал обагрять руки кровью, но осознавал: самых активных коммунистов солдаты в живых не оставят. Так оно впоследствии и случилось. После непродолжительного пребывания в тюрьме, где самых активных большевиков и чекистов постоянно подвергали избиениям и унижениями, они были казнены. Хотя это слово здесь вряд ли уместно, потому что никто из погибших не был расстрелян. Все коммунары в буквальном смысле были растерзаны и зарезаны.
Выяснилось это позже, когда части Красной армии 28 марта практически окружили Гомель. Осознав, что город им не удержать, в чём и особого-то стратегического смысла уже не было, в ночь на 29 марта 1919 года мятежники начали отход в направлении Речицы и Калинковичей. Однако и там им не удалось закрепиться, и Стрекопытов принял решение оставить эшелоны, привести в негодность оставшиеся артиллерийские орудия и, имея на руках лишь стрелковое вооружение, переправиться через Припять на территорию Украины. Переправа проходила у села Барбаров. По различным данным, на тот момент под началом Стрекопытова оставалось от 3,5 до 6 тысяч верных солдат. Несколько позже в Ровно он встретился с Петлюрой и с его согласия создал русско-тульский отряд, который некоторое время воевал на территории Украинской Директории. После окончания гражданской войны Стрекопытов долгое время проживал в Эстонии. После вхождения республики в состав СССР он был арестован и расстрелян в апреле 1941 года.
А в освобождённом Гомеле 31 марта на Гоголевском бульваре состоялись похороны жертв Стрекопытовского мятежа, которых насчитывалось около сотни человек. В этот день в городе не работали промышленные предприятия, мастерские и магазины. Погибших гомельчан при многотысячном скоплении народа похоронили в братской могиле, которая до сих пор известна как могила коммунаров.
Автор: Александр Евсеенко. Фото: Вячеслав Коломиец
Подпишитесь на наш канал в Яндекс.ДзенБольше интересных новостей - в нашем Telegram
