Тополь-спаситель и трагедия на улице Будённого. Коренная гомельчанка рассказала интересные факты о родном городе

19.09.2019 733

Сегодня старожил Гомеля Алла Владимировна Громова если и бывает в Советском районе, то исключительно проездом на дачу. Всё же 85 лет не самый лучший возраст для дальних прогулок. К тому же, по словам жительницы Старого Аэродрома, сегодня от строений и названий улиц, где она провела детство и часть юности, мало что осталось. Тем не менее она хорошо помнит город до войны, во время оккупации и после освобождения. Многое из её рассказа автор этих строк услышал впервые.

ГОМЕЛЬСКАЯ ЛИБАВА

— Единственные ориентиры, которые напоминают о моём детстве, это 3-я школа и кинотеатр «Октябрь», — то ли сожалеет, то ли восхищается Алла Владимировна. — Многое так изменилось, что впору запутаться… Вот и недавно я увидела в Интернете исторический сюжет о судьбе Любенского кладбища. Молоденькая журналистка брала интервью у одного из старожилов района. Он уверял, что это кладбище было открыто до 1942 года, после чего захоронений там не производилось. Но это неправда. Мы похоронили там маму 14 февраля 1944 года. Поэтому не судите строго, вполне возможно, что и мои воспоминания покажутся кому-то путанными и неверными.

Родилась Алла Владимировна в так называемом Либавском городке в 1934 году. Примерно в этом месте сейчас стоят так называемые офицерские дома, а улица носит имя Чкалова.

— Старики рассказывали, что возник городок в 1914 году, а первыми его обитателями были беженцы из западных районов Белоруссии, — уточняет важную деталь собеседница. — Городок состоял из пяти длиннющих деревянных бараков, своей коридорной системой чем-то напоминал нынешние малосемейки. Но они были достаточно благоустроенные и тёплые. Располагались в виде почти замкнутого пятиугольника с огромным внутренним двором, в середине которого красовалась водонапорная колонка. За каждым бараком были огороды жильцов, а за ними — сараи. Очень добротные. Многие жильцы держали домашних животных и птицу. У моего деда, например, было несколько коз. Между прочим, эти бараки выстояли в войну, а снесли их уже где-то в 60-х годах прошлого века. К тому времени они обветшали, часто горели, жить в них стало небезопасно.

Алла Громова на родной улице Куйбышева.

Но мы тогда в Либавском городке уже не жили. Ещё в начале 30-х мой дед построил дом на улице Куйбышева, и незадолго до войны семья в него переехала. Улица Куйбышева шла параллельно улице Барыкина, тогда она носила имя Будённого. К слову говоря, семья Барыкиных проживала неподалёку, в ещё меньшем доме, чем у нас. Единственное, что отличало жильё первого секретаря горкома партии от остальных, так это близким расположением к водонапорной колонке. Улица была короткая, всего по шесть домов с каждой стороны.

СОБАЧЬЯ ЕДА И АПЕЛЬСИН

— На левой стороне улицы Будённого стоял длинный одно-этажный дом, в котором до войны жили семьи военных. Сам военный городок с двухэтажными кирпичными казармами находился напротив — примерно в том месте, где сейчас стоит кинотеатр «Октябрь».

Когда началась война, немцы сильно бомбили Гомель. Во дворе того длинного офицерского дома, прямо за нашими огородами, стояла зенитная батарея. Доставалось от немцев не только зенитчикам, но и местным жителям: на нашей улице почти все дома были разбомблены или повреждены осколками. Но наш дом устоял. Спас его тополь, который рос под самыми окнами. Большущий, даже сейчас я бы его не обхватила. Когда его после войны спилили, он оказался весь изрешечён осколками. Выходит, всё, что для нас предназначалось, этот тополь принял на себя.

Когда немцы оккупировали Гомель, в длинном доме организовали штаб немецкой части. Во дворе располагалась кухня, а неподалёку вольеры, где немцы держали овчарок, с которыми ходили на облавы. Здоровые, откормленные, злющие псы. Для выполнения разных хозработ немцы брали наших пленных солдат из концлагеря, который располагался на нынешней площади Восстания. Без слёз на них смотреть было нельзя: грязные, худющие, завшивленные, измождённые. Мы, дети, из-за забора не один раз видели такую картину. Немцы строго по часам кормили своих овчарок. Пленные при этом стояли рядом и смотрели на собачье пиршество дикими голодными глазами. После того, как собаки поедят, немецкие конвоиры давали команду, и наши военнопленные бросались, отталкивая друг друга, вылизывать всё, что осталось в собачьих мисках и рядом с ними…

Наша мама, да и другие женщины, плакали, глядя на эти издевательства над людьми. И хоть сами мы жили впроголодь, если в доме появлялось что-то съестное, женщины улучали момент, когда часовые не видели, и бросали бедолагам то картошку варёную, то краюхи хлеба или кусочки сала.

Здание 3-й школы немцы частично отдали под госпиталь для своих раненых и поселили там союзников — итальянских солдат. Хорошие были люди, мы с ними дружили и даже жалели их. Их ведь поначалу немцы на довольствие к себе не ставили, они ходили по домам и побирались. Иногда покупали у нас что-нибудь съестное. Позже, когда их снабжение стало более-менее организованным, уже они подкармливали нас. К нам в дом иногда приходил немолодой итальянец, приносил разные вкусности и говорил, что у него дома осталась дочка, моя ровесница. Однажды даже угостил меня апельсином. Я верчу этот мячик оранжевый в руках, а что с ним делать — не знаю. Итальянец засмеялся, кожуру очистил и показал мне, как отламывать дольки. Вкуснотища! Когда итальянец ушёл, я и кожуру доела.

Алла Владимировна (крайняя слева) с подружками. Фото в 1943 году сделал тот самый немолодой итальянец.

ВЗРЫВ И… ТИШИНА

— Во время оккупации на площади Ленина немцы устроили показательное место казни, установили там виселицы. Наша бабушка была глубоко верующей и иногда брала меня с собой на службу в Петропавловский собор. Пару раз мы проходили мимо висевших на этих шибеницах казнённых тел, на их груди болтались таблички с надписью «Партизан». Бабушка старалась мою голову к себе прижать, чтоб я не смотрела. Да куда там, мне ж интересно было.

По городу вообще ходить было страшно, постоянно проводились облавы. Немцы и полицаи вылавливали евреев и цыган. Однажды на рынке и мою маму задержали, потому что она была смуглой от рождения. Спасло её неплохое знание немецкого языка.

Когда в 1943 году линия фронта стала приближаться к Гомелю, бомбить город стали чаще. Мы несколько месяцев до освобождения спали одетыми, готовы были в любой момент выскочить из дома.

Перед тем как оставить город, немцы буквально озверели. Стали зачем-то выгонять всех из домов. Нас тоже выгнали. Дедушка немного замешкался, и фриц полоснул его автоматной очередью. А нас выгнал на улицу, даже не дав к деду приблизиться.

Тех, кого хватали в городе, немцы и полицаи сгоняли в те самые казармы на улице Будённого. Много женщин, детей и стариков туда набилось. Как потом оказалось, казармы фашисты заминировали. И 3-ю школу тоже, но взорвать её не успели. Потому, наверное, что не смогли вывезти оттуда своих раненых. А вот казармы взорвали вместе со всеми, кто в них находился. До сих пор в ушах стоит тот ужасающий грохот, треск автоматных и пулемётных очередей. А потом буквально оглушающая тишина. Ни криков, ни плача — ничего.

Как только немцы оставили город, почти все, кому удалось спастись, бросились туда посмотреть, что произошло. Увиденное даже сейчас мне трудно передать словами. Вместо казарм груды обожжённых кирпичей, удушливый запах гари и пороха, и всё это вперемешку с растерзанными мощным взрывом человеческими телами. Руки, ноги, головы… И огромное количество каркающих ворон, слетевшихся на мертвечину.

В начале 60-х на этом месте был построен кинотеатр «Октябрь». Но я так и не смогла ни разу переступить его порога. Даже сейчас, когда проезжаю мимо, слёзы на глаза наворачиваются. И я не кинотеатр вижу, а жуткое и почему-то забытое место огромной человеческой трагедии.

ШКОЛА НА ДРОВАХ И «КЕРОСИНКА» НА УГЛУ

— После освобождения нашу 3-ю школу спустя месяц разминировали. В декабре 1943 года начались занятия. Мне к тому времени уже было девять лет и я сразу пошла в третий класс. Спасибо маме, которая верила, что немцев всё равно прогонят, и договорилась с учительницей Еленой Кузьминичной заниматься со мной во время оккупации. Кроме меня, к ней ходили на уроки ещё две девочки. Так что в классе, где в основном были переростки 12-13 лет, я очень даже уверенно себя чувствовала.

Школа в те годы практически не отапливалась, только в некоторых классах стояли буржуйки. Иногда после уроков мы брали санки и ходили в лещинский лес за дровами. Бывало, дрова заканчивались, и на уроках мы писали в варежках. А ещё мы часто по собственной инициативе ходили в Лещинец в госпиталь. Выступали перед ранеными солдатами с импровизированными концертами, за что иногда получали в благодарность хлеб или сахарин.

Алла Громова вспоминает детство и школьные годы у СШ №3.

В школе меня называли маленькой мамой, потому что в 1944 году мой трёхлетний брат остался практически у меня на руках. Отец ушёл на фронт на второй день войны и с неё, проклятой, не вернулся. А мама, получив похоронку, не смогла перенести известия о его смерти. На воспитание нас взяла бабушка, но фактически обязанности по уходу за братиком легли на мои плечи. Потому, наверное, и повзрослела рано.

Пережить и повидать в детстве пришлось многое. После войны ведь легче не стало, голод был повальный. Помню, как быстро делала уроки и бежала на огород помогать бабушке. Картошку и просо растили в поле за военкоматом, где у многих тогда были неофициальные земельные участки. А если не на огород, то бежала занять очередь за керосином. Его продавали в небольшой будке, которая до сих пор стоит у транспортного кольца в начале Речицкого проспекта. Керосин в те годы порой был важнее хлеба. Без него ни керогаз не разожжёшь, ни лампу не заправишь. Электричество в домах хоть и было, но пропадало очень часто. Правда, и керосин не всегда вовремя подвозили. Вот и приходилось часами простаивать в ожидании, несмотря на мороз, дождь, жару. Особенно длинными очереди стали, когда началась застройка нынешних улиц Белорусской, Светлогорской, Пинской…

Район разрастался, и с каждым годом становился всё меньше похож на ту полудеревенскую городскую окраину, которую я помню с детства. И которая, несмотря на всё пережитое, так дорога.